Марк Твен. Путешествие по Святой Земле. Простаки за границей. 1867 год.
Перевод А. Луговского.
Глава 56.
Мы посетили все святые места возле Иерусалима, которые остались непосещенными со времени нашего путешествия к Иордану, а потом влились в поток, вынесший нас из внушительных Дамасских ворот, и стены Иерусалима навсегда вытолкнули нас из себя. На ближайшем холме мы остановились на военный совет и кинули последний взгляд и помахали на прощание древнему городу, который был нам таким хорошим домом.
Часа четыре мы непрерывно спускались с холма. Мы следовали узкой пастушьей тропой, которая шла по лощинам и пересохшим ручьям, и, как только смогли, вышли на дорогу длинных верениц груженых верблюдов и ослов, стараясь, насколько возможно, избежать опасности быть размазанными по окружившим дорогу скалам, или растоптанными проходящим караваном. Джеку перепало раза два-три, да и Дэну с Маулт не меньше. Одна лошадь сильно упала на скользком камне, другие едва избежали того же. Однако для Палестины, как оказалось, это была хорошая дорога, возможно даже самя лучшая, так что никто особо не ворчал.
Иногда, в лощинах, мы наталкивались на чудные рощицы инжира, абрикосов, гранатов и других плодов, но чаще окружающий вид был диким, гористым, лишенным зелени и враждебным. То тут, то там, с утесов, казавшихся совершенно недоступными, устремлялись вверх башни. Их архитектура, принятая в древности для защиты от врагов, казалась столь же древней как и сама Палестина
читать дальшеМы пересекли речушку, предоставившую Давиду камень, поразивший Голиафа, и, безо всякого сомнения, постояли на той самой земле, где разыгрался тот бой. Мы миновали живописные древние готические развалины, каменные мостовые которых стирали бронированные башмаки крестоносцев, и въехали в местность, бывшую когда-то, как нам сказали, родными краями Самсона.
Мы переночевали у добрых монахов прихода Рамле, а утром встали и проскакали галопом большую часть расстояния оттуда до Яффы или Йоппы, поскольку долина была ровной как паркет и свободной от камней, а кроме того, это был наш последний переход по Святой Земле. Через два или три часа мы и наши уставшие лошади могли отдохнуть и выспаться, сколько влезет. Это была та самая долина, о которой говорил Иисус Навин: "Остановись, Солнце, над Гивоном, а ты, Луна, над долиной Аялонской." Почти добравшись до Яффы, ребята пришпорили лошадей и полностью отдались скачке - переживание, которое нам не довелось испытывать с самой скачки на ослах на Азорских островах.
Наконец мы добрались до благородных апельсиновых рощ, скрывающих восточный город Яффу. Мы проехали городскую стену и двинулись по узким улочкам среди живописных куч отбросов, и видели и чувствовали все то, что когда-то было нам хорошо знакомо. Мы в последний раз спешились и вот, на якорной стоянке на рейде, мы увидели корабль! Я поставил здесь восклицательный знак, потому что мы его ощутили, увидев судно. Долгое паломничество заканчивалось, и, похоже, мы были этому рады.
[По поводу описания Яффы, см. Universal Gazetteer] Когда-то здесь жил Симон Кожевник. Мы пришли в его дом. Все паломники посещают дом Симона Кожевника. Именно из Яффы отплыл Иона, получив повеление идти пророчествовать против Ниневии, и, конечно, где-то неподалеку кит выплюнул его, обнаружив, что Иона едет в нем зайцем. Иона был непослушным нытиком, вечно занимающимся самобичеванием, так что нечего много о нем говорить. Кедры для постройки Соломонова Храма сплавлялись в Яффу, и узкий проход в рифах, через который они доставлялись на берег, не стал с тех пор ни на дюйм шире и ничуть не менее опасным. Такова сонная природа населения единственного приличного морского порта, который был когда-либо в Палестине. У Яффы есть история, причем довольно пестрая, однако в этой книге не будет рассказываться о ней. Если читатель обратится в публичную библиотеку и упомянет там мое имя, его снабдят книгами, которые вооружат его полнейшей информацией относительно Яффы.
Так заканчивается паломничество. Хорошо. что нашей целью не было порадовать глаз чарующими видами природы, потому что мы были бы разочарованы, по крайней мере, в это время года. Писатель пишет в "Жизни в Святой Земле":
"Какой бы однообразной и непривлекательной не показалась Святая Земля человеку, привычному к почти постоянной зелени цветов, журчащим ручьям и разнообразным видам родной страны, не следует забывать, что Израильтяне после утомительных сорокалетних странствий по пустыне должны были увидеть ее совершенно иначе."
И любой из нас с готовностью с этим согласится. Но она действительно "однообразна и непривлекательна," и нет никаких веских причин описывать ее иначе.
Из всех непривлекательных стран Палестина, я думаю, должна быть чемпионом. Холмы голые, тусклые и некрасивой формы. Долины - всего лишь немиловидная пустыня, окаймленная чахлой растительностью, несущей выражение печали и безнадежности. Мертвое и Галилейское моря спят среди бескрайних холмов и равнин, где глаз не может остановиться ни на одном ярком пятнышке, ни на какой выделяющейся детали, ни на какой мягкой картине в пурпурной дымке или хоть чем-нибудь, пестреющим в тени облаков. Даже силуэты здесь резки, каждая деталь четко различима, перспектива отсутствует - расстояние не играет здесь никакой роли. Это блеклая, безнадежная, безрадостная страна.
Маленькие кусочки и лоскутки ее, должно быть, очень красивы, когда весна берет полную силу, однако, их красота лишь подчеркивается бескрайностью запустения, окружающего их со всех сторон. Я бы очень хотел увидеть в весеннюю пору ручьи Иордана, Шхем, Изреель, Аялон и окраины Галилеи, но и тогда эти пятнышки жизни казались бы лишь игрушечными садами в окружении безбрежного запустения.
Палестина стоит на саване и пепле. Над ней довлеет проклятие, которое высушило ее поля и высосало ее силы. Там, где тянулись вверх дворцы и башни Содома и Гоморры, равнину заполняет одно лишь море, в горьких водах которого не может существовать ничто живое, а спокойную гладь его не может поколыхать и оживить даже воющий ветер, а на берегах его не растет ничего, кроме сорной травы, разбросанных островков камыша, да тех предательских плодов, которые обещают свежесть истрескавшимся губам, но оборачиваются лишь болью при прикосновении. Назарет заброшен, у того брода на Иордан, где колена Израилевы с песнями радости входили в Землю Обетованную, можно обнаружить лишь грязную стоянку фантастических пустынных бедуинов. Проклятый Йерихон лежит сегодня в мрачных развалинах, точно такой же, каким оставило его чудо Иисуса Навина более трех тысяч лет назад. В Вифлееме и Вифание, в их бедности и запустении, ничто не напоминает, что когда-то они знали высокую честь присутствия Спасителя. Пожелтевшие участки, где пастухи держали ночью свои стада, а ангелы пели мир земле и благословение человеку, ненаселены ныне ни одним живым существом и не благословлены ни одной чертой, способной порадовать глаз. Даже сегодняшний Иерусалим, самое славное имя в Истории, потерял свое древнее величие, став нищим поселком. Нет в нем более богатств Соломона, вызывающих восхищение приезжих восточных цариц, нет более чудесного Храма, бывшего гордостью и славой Израиля, и османский полумесяц вздымается на том самом месте, где в самый памятный день Истории был воздвигнут Святой Крест. Знаменитое Галилейское море, в котором некогда стоял на якоре римский флот, а воды бороздили лодки учеников Спасителя, давным давно лишено приверженцев как войны так и торговли, а берега его стоят в пустынной тиши. Капернаум - бесформенные руины, Магдала - прибежище арабских нищих, Бефсаида и Хоразин исчезли без следа, а "пустынные места" вокруг них, где тысячи слушали некогда голос Спасителя и ели чудесные хлебы, спят в мертвом одиночестве, нарушаемом лишь хищной птицей или крадущейся лисой.
Палестина пустынна и безрадостна. Да и почему должно быть иначе? Может ли проклятье божие украсить страну?
Палестина не принадлежит этому суетливому миру. Она посвящена лишь поэзии и традиции, она - страна сна.